Все началось с того, что со мной не поздоровался один из соседских мальчишек подростков.
Где-то на подходе к подъезду, вынырнув из водоворота многажды пережеванных мыслей, я сообразил, что что-то пошло не так. Такое происходит со мной довольно часто. То, что я улавливаю периферийным зрением, будто полароидная фотокарточка, проявляется лишь спустя некоторое время. В темноте подъезда, стараясь не угодить в лужи собачьей мочи, и в то же время не промазать мимо ступеней, я мысленно вернулся к предыдущему мгновению.
Вспомнилось, что вместо привычно дружелюбного «здрасьте» с глуповатой, как часто бывает у подростков, улыбкой на пол лица, в ответ на свое приветствие я получил еле слышное шипение сквозь плотно сомкнутые губы и подозрительный, прищуренный взгляд.
На пятом этаже устало горела давно вымазанная в чем-то липком 40-ваттная лампочка…
Через пару дней, утомленный голодным урчанием холодильника, пригладив ладонями похмельную кожу на давно небритой физиономии, я снова вытолкнул себя на площадку. Кислый запах мочи и табака, давно привычный и за долгие годы начавший казаться своеобразным дымом отечества, тяготея к подвалу, полностью заполонял собой только первые 4 этажа, проскочить которые можно было почти не сбив дыхания.
Второй звоночек прозвенел на этот раз чуть ближе к тому закутку мозга, где обычно обитают мои мысли, но, как и положено второму звонку, так и не выгнал никого из курилки.
Стайка, отирающихся около мусорных контейнеров, подростков сомкнув круг, увлеченно разглядывала что-то лежащее у них под ногами. Хлопая себя по карманам в поисках давно выкуренных сигарет, я походя бросил взгляд в их сторону.
Один из подростков заметил меня. Сосредоточенно любопытное выражение его лица резко и неприятно изменилось. Будто в испуге, глаза, наткнувшись на меня, расширились и тут же сузились. С силой выдавив из себя воздух он что-то прошептал остальным и схватив за отвороты курток потащил тех, кто стоял к нему лицом, на себя. Все пятеро ребят обернулись и немного попятившись, проводили меня странными взглядами до магазинного крыльца.
В колбасно-водочном отделе скучающая полная продавщица тоскливо гоняла, исчерканным сборником сканвордов, несуществующих мух…
Третий звонок я услышал в трамвае. Он был слишком громок и продолжителен, чтобы даже мой иссушенный алкоголем и никотином мозг мог его игнорировать.
Сидящий на руках у молоденькой и миловидной мамаши ребенок в зеленой беретке, уже несколько минут буравил меня своими злобными маленькими глазенками, когда я понял что что-то не так. Девушка, над которой я нависал именно на том расстоянии на котором можно было отпускать слышимые только нам двоим шуточки, но при этом не слишком напрягать ее своим перегаром, все еще радостно улыбалась, когда я начал оглядывать всех, кто ехал рядом. Двое девятилетних девчушек, весело болтавших свешенными с сидений ногами в дальнем конце вагона, напряженно застыли и до белизны сжав друг другу ручки, испуганно смотрели в мою сторону. Розовощекий толстячок в веселой майке с рисунком какого-то японского уродца, столкнувшись со мной взглядом отпрянул, будто от пощечины. Неожиданно оскалив, показавшиеся мне очень мелкими, зубы он зашелся в пронзительном истерическом крике. Тринадцатилетний подросток, услышав этот крик, закрыл глаза и с силой ударился лбом о стекло.
Запах трамвайной старости – жженая резина тормозных колодок и оконная пыль не спеша пропитывали каждую складку моего видавшего виды пальто…
Когда прозвенел четвертый звонок, и я все окончательно понял, было уже поздно. Ни ставшая очевидной паутина в их глазах, ни слегка изменившаяся походка и манера говорить уже не вызывали никакого удивления.
Последний звонок застал меня докуривающим утреннюю сигарету на старой облезшей скамейке. Когда он отзвенел и дым развеялся, лавка снова была пуста…